То, что зияющие темнотой провалы оживляют не метафизических монстров, мертвецов и злых духов, а опасения и подозрения насчет людей, в эту темноту тебя ведущих, понимали, кажется, оба участника небольшого похода в кинотеатр. За обшарпанной вывеской, на пороге черного входа, за которым их, наверное, не ждало ничего кроме пыли, что Мэй, что Нил столкнулись с невозможностью довериться настолько, чтобы не чувствовать на себе тяжелые взгляды друг друга.
По правде говоря, в сомнениях Темплтон насчет благих намерений попутчика виноват был даже не сам Нил. И не враждебная обстановка в штате. Нет, она, разумеется, опасалась ренегатов, а тогдашние угрозы Харви все еще хорошо звучали в ее памяти, будто контрабандист бросался ими еще вчера, но у ее неспособности полностью отдаться течению корни были куда глубже, чем неприятный опыт общения с Блондином.
Она, впрочем, считала, что сделала все, что могла. Пошла ему навстречу в последнее их свидание на заправке. Позволила привести себя сюда. Значит, у нее было моральное право попросить его идти внутрь первым. Мэй искренне в это верила, но все же немного смутилась, когда Нил произнес слово "злодей".
Девушка промолчала. В число ее привычек никогда не входили фальшивые утешения, и заверять Харви в том, что он славный парень и хороший человек она никогда бы не стала, пусть видела, знала и порой любила людей куда хуже него самого. Но под ложечкой почему-то засосало, некстати кольнула совесть, и Темплтон отвела взгляд в сторону.
Несмотря на смущение, паранойя, идущая вместе с ней следом за Харви, никуда не исчезла.
Двигалась Мэй медленно. Глаза еще не успели привыкнуть к мраку как следует, и единственным ориентиром был бледный силуэт Нила, от которого она старалась не отставать.  Его просьба немного подождать подстегнула паранойю заголосить снова, но разведчица послушно замерла на месте и только заслонила лицо ладонью, когда где-то выше что-то треснуло, и помещение окунулось в блеклый, невыразительный свет.
— А тут все хорошо сохранилось, — если только обнаженные стены могли рассказать что-то еще помимо истории о заброшенности и бедности.
— В семидесятые, что ли? — губ коснулась полуулыбка, когда Нил поделился пикантным фрагментом жизненного пути здания, в котором они сейчас находились. — Какие у тебя... глубокие познания об этом месте, — колкая фраза в контексте предыдущих реплик смотрелась вызывающе, и Темплтон себя одернула, снова переведя взгляд на пустоту вокруг.
Где-то рядом с сердцем неприятно щемануло. И дело в этот раз было почему-то не в страхе подставы.
Она даже с готовностью ухватилась за руку Нила и поблагодарила за знак внимания, а ностальгическое чувство не отставало. По мере продвижения вперед Мэй стала ощущать его все отчетливее. По правде говоря, оно начало ее преследовать еще тогда, когда она усаживалась на пассажирское сидение, а Нил, предложивший изменить место встречи, выруливал в сторону города.
Чтобы отогнать нелепые эмоции, Темплтон вслушивалась в болтовню Харви и по большей части молчала. Старалась его голосом заполнить вакуум не только снаружи, но и неожиданную пустоту в себе же. Мэй видела ее везде — в старом полу, куче бобин и даже в глазах улыбающейся любимицы Альфреда Хичкока.
Девушка попыталась отвлечься на мечты Харви о шоппинге в столице моды. Собиралась ответить ему что-то не менее фальшиво-резкое, по старой привычке, но Блондин ее опередил, причем так поспешно, что она наконец задумалась не над тем, что он говорит, а над тем, как и почему он говорит.
Мэй склонила голову набок. По-хорошему да, надо приступать к делам и расходиться. Только вот не хотелось.
На этот раз она проигнорировала его вопрос.
— Тебе только Милан интересен и одежда от местных кутюрье? А я бы доехала до самой Сицилии. Ну, знаешь, вся эта необычная уличная еда, смесь европейских и африканских нравов, катакомбы, мафия, вулканы. Прикольно, наверное. Но я просто люблю пощекотать нервы, — Мэй проплыла к столу и уставилась на обложку "Высшего общества". — Она прекрасна, не находишь? Всегда ей восхищалась. И не только из-за красоты.

По крайне символичному для Юджина Форсайта стечению обстоятельств, его первый поход в хранилище с боеприпасами совпал с получением одного из самых полезных наставлений, которые он когда-либо слышал. Тогда ему было всего лишь двадцать семь, и спокойно-философское выражение лица его ершистого, грубоватого провожатого не внушало ему особого доверия. Как оказалось, впечатление "по первости" было действительно обманчивым, поскольку данный субъект тогда, десять лет назад, обронил весьма ценную мысль:
— Ракета, особенно ядерная — это тебе не баба, сынок. Облажаешься перед этой сукой в первую брачную ночь — и все. Краснеть и извиняться будет уже не перед кем. Да и некому. Так что ты давай тут, поласковее, что ли.
Произнесена эта ремарка была столь многозначительным тоном, что важность полученной информации и интеллект человека, ею поделившегося, Юджином уже не оспаривалась. Мудрость эту он пронес сквозь годы, и, к вящему своему сожалению, не раз и не два прибегал к ней на практике, когда жизнь-подлянка вместо какой-нибудь знойной красавицы подкидывала ему холодные тела стратегических запасов Родины.
Нет, он ни в коем случае не жаловался. Если бы Форсайт чурался такой работы, то никогда бы за нее не брался; даже в те самые двадцать семь он прекрасно понимал, к чему сведется подписанный много лет назад контракт с людьми в штатском, и, более того, гордился тем, что, в отличие от многих именитых коллег, мог называться еще и практиком.
Так что дело было не в характере работы, оно было в ее объеме и в обстоятельствах, в которых она проходила. Будни растягивались в какое-то бесформенное чудовище, день сливался с ночью, а жесткий график сжирал любую надежду на релаксацию и в очередной раз служил грустным напоминанием о резко сократившейся численности специалистов, подобных Форсайту. Война — отвратительный наниматель. Социальных гарантий она, конечно, не давала, а отработанный материал быстро списывала в утиль. Без лишних вопросов и проверок.
Юджин, как обычно, мало спал и раздражался по любому поводу: иронично, но во многих случаях его вспышки недовольства были совершенно оправданными. Физик частенько чувствовал себя человеком, которого вот-вот разорвут на части, ведь он же, черт побери, должен был присутствовать в нескольких местах одновременно и не забывать при этом внедрять в противостояние вигилантов и ренегатов какие-то там гениальные, мать их, инновации. Будто они создавались по щелчку пальцев.
Нет, ему, бесспорно, приходилось куда легче, чем тем же боевикам или разведчикам. Шансов подорваться на мине или схлопотать пулю в сердце у Форсайта было значительно меньше, чем у среднестатистического патриота, готового лететь на вражину с гордо поднятым золотым стягом. Риск начинал мелькать на горизонте лишь в моменты командировок, и то — что ни говори, а вылезти из бункера к солнечному, живому теплу и свету было приятно, даже если ты тот еще паникер. Потому-то поездка в Южную Дакоту Юджином оценивалась положительно, да и любопытно было, что это за Южная Дакота такая. Он там никогда не бывал и вряд ли бы вообще туда выбрался, если бы не это вот все. Форсайт в принципе мало что знал про Южную Дакоту. Гору Рашмор вот знал. Про шахту "Минитмэн" знал. Миссури, прерии и индейцы — тоже знал.
Такой вот она была, Южная Дакота — уплывающие в ночь песни индейцев, призраки Холодной войны и профили четырех великих президентов, бесстрастно взирающих на молчаливые степные просторы.
И этого всего он — ну конечно — не увидит.
Черт с ними, с президентами, а вот "Минитмэн" жалко.
Именно такие мысли блуждали по разуму Юджина в тот самый момент, когда небольшая толпа людей, собравшихся вокруг него, называла свои имена и расписывала все "что-где-когда" маленького штаба в Пирре. Они, похоже, целиком и полностью настроились на волну "к нам приехал ревизор" или ждали, что он, как фокусник, вытащит из рукава белого кролика (может быть, даже "фонящего"), периодически бросали на гения вопросительные взгляды, а гений их почти не замечал, мечтая где-то там о пусковых шахтах и стакане воды. Он хоть и нормально переносил жару, но прочистить горло не отказался бы. Возможно, даже не H2O...
Идиллическая картинка. Можно даже сказать — пастораль. Более того — она вскоре стала еще душевней, стоило доку взобраться на сцену летящей походкой окрыленного поэта.
Брови Юджина изумленно взлетели вверх, а тело непроизвольно вздрогнуло, подвергшись внезапному медицинскому осмотру. Бёрк, этот старый пройдоха, как, в общем-то, и сам Форсайт, лишними мелодраматичными проявлениями скромности не страдал и разом перетянул все внимание публики к себе, а заодно и к весу физика, о котором тот как-то не задумывался.
— Я... как-то за этим не... не следил. Б-Бренд? — Юдж запнулся, будто сам не верил, что перед ним давний знакомый. — Бренди, это ж надо, куда тебя занесло! — убедившись в реальности ощупавшего его служителя Гиппократа, Форсайт заулыбался. Ну слава Богу, хоть это жив и цел. Окей, цел относительно, но это дело давнее и на нынешнюю ситуацию не влияло.
Бёрк и Форсайт ладили по схеме "рыбак рыбака видит издалека", потому встреча была радостной, греющей сердце и, в перспективе, греющей еще и печень.
— На несколько дней. Пока точно не знаю, как долго буду здесь, зависит от того, что и в каком состоянии увижу сегодня, — он сам не заметил, но парочка свидетелей воссоединения старых знакомцев вытянулась по струнке от этих слов. — По рукам. Загляну. Внемлю твоим рекомендациям, — Юджин фыркнул. — Правда, что-то мне подсказывает, что воздействие этих лучей будет... впрочем, неважно. До вечера! Эй, кудрявый, — повернулся физик к одному из своей новообразованный свиты. — Веди.
Осмотр и вправду немного затянулся, а лучи обожания предсказуемо померкли, стоило только запустить Юджина на один из секретных объектов.
Тогда-то и стало понятно, что дня три "столичная штучка" тут еще потусуется.

Бёрк, как и обещал, еще не спал, когда феноменально умная и при этом абсолютно бестолковая голова Форсайта показалась в дверном проеме.
— Ну что ты тут? Давай рассказывай, как здесь оказался. Ииии... наливай!

Глаза-океаны, а в них крушение.
Тени по-прежнему благоволят Диане, скрываю одинокую фигуру в себе. Молодая женщина почти бесшумно скользит вперед, едва ступая на распаленную солнцем землю - уже остывающую под наступающей вечерней прохладой. Ночи казались Диане прохладными в противовес той жаре, что неопалимо обволакивает эту землю, эту страну. Этот город. Не её город.
Она всегда останется чужой для этих песочных сухих долин. Как и они для нее. Вот море за спиной почти родное. Тоска незаметно прокрадывается в сердце - Диана тяжело вздохнула. Убрать это - лишнее сейчас, собраться и довести начатое до конца. Поэтому она упускает тот самый момент, когда ей следовало бы выйти из тени и поздно замечает других преследователей. Двух. Сражение происходит быстро, стремительно. Первым порывом Дианы было рвануться вперед - рука потянулась к мечу, но вместо привычной рукояти ухватила воздух. Воительница разжала пальцы, растерянно посмотрев на собственную ладонь, поздно спохватившись, что оружия при ней нет. Очень некстати, но на подушечках чувствуется жжение, кровь бурлит в венах - знакомое чувство, поджигающее внутри что-то привычное и давно забытое, старое. Пока Диана осмысливает происходящего - бой заканчивается и оставляет после себя распростертые тела, да густую кровь, медленно расползающуюся рядом, по дороге. Пленника уводят.
- А если его убьют тоже? Будь это обычный рыбак, едва ли его стали так выкрадывать, проливать кровь. Ну же, Диана, ты позволишь им уйти?
Она морщится. Эта мысль кажется собственной. Нет! Она принадлежит ей.
- А что если он не заслуживает спасения?
Фальшивая нота проскользнула в этой фразе. Но пока она позволяет сомнениям проникать в разум - время утекает. И Диана срывается с места, все так же оставаясь незамеченной. Отбросив размышления, девушка понимает, что находится не в выигрышном положении, если говорить о конкретном столкновении, но и играть в прятки бессмысленно. Подходящий момент может так и не наступить, но в её силах устроить его самой. Привычная на ощупь веревка уже в руке - Диана крепче стискивает её, взмахивая и отправляя в полет. Золотая полоска со свистом рассекает воздух. Если человек что-то и услышал, то явно не успел отреагировать. Лассо Гестии плотным кольцом обвивается вокруг шеи. Диана резко дергает противника на себя, и тот послушно падает вниз. негромко звякнул метал - ударилась кривая сабля о камень. Диана бьет веревкой по земле, заставляя ту вернуться обратно и подхватывает второй рукой, готовая взяться и за второго. На его руках больше крови, чем у первого - Диана знакома с подобной ожесточенностью людей. Где-то и когда-то ей приходилось её видеть.
Молодая женщина хмурится - морщинка легла на переносице под матово блестящей диадемой, закрепленной на лбу. Но вместо того, чтобы нападать - Диана замирает, встречаясь взглядами. И он кажется до боли знакомым - болезненно-знакомым. В голове судорожно проносятся обрывки и фрагменты того, что она называет воспоминаниями, пытаясь отыскать нужное. Что-то неясное всплывает образом, но не удается сосредоточиться и закрепить промелькнувшее, рассмотреть получше. Однако, вопреки ожиданиям, то всколыхнувшееся не несет в себе тревоги или беспокойства. В этих глазах она словно видела целый мир, который любила открыто и всем сердцем. Это помешательство, которому она поддалась и которое мягко накрыло её руки, заставив опустить лассо.
Нельзя соврать, если держишь в руках лассо Гестии.
Она даже забывает зачем и почему оказалась здесь, бросаясь в погоню за бледными призраками из своего прошлого. Она так боится упустить эту нить, что ставит под удар саму себя.
"Я тебя знаю?" - вопрос, что желает сорваться с губ и зазвучать. Пусть не вовремя, пусть неуместно, пусть совсем не кстати. И может быть, она бы сделала это, не зацепив взглядом фигуру, стоящую рядом - ведь ради этого человека она здесь, а не ради себя самой. Но их пути незаметно переплелись. С той самой секунды, когда она решила действовать по наитию, то её не оставляет в покое ощущение того, что вскоре Диане удастся найти ответы на свои вопросы. Может это предначертанный ей путь, который приведет к истокам. К самому началу. Страхи и сомнения растворяются без остатка и секундное замешательство рассыпается пылью под ногами. В темных глазах загорелся огонек, стальной и непоколебимый. Спасибо богам, подавшим сигнал - они не оставили её.
Минувшие доли секунды показались неприлично растянувшейся вечностью.
- Ты убил стражников и похитил этого человека. Что мне мешает поступить с тобой так же?
О, нет. Убивать она не станет - только если ей не оставят выбора. Но узнать правду и отдать на милость местного суда - вполне. И она бы так и поступила, но всему виной этот небесной взор, сбивший с толку и дотронувшийся до чего-то важного. Лица не увидать - скрыто. Своего же Диана не прячет более, откинув капюшон накидки с высокого лба. Больше прятаться нет смысла и воительница уже устала подавлять то, что стремится на волю.